Баскаков: "Розетти - неисправимый оптимист"

Погрузившись с головой в аппаратную работу, заместитель главы судейского департамента РФС Юрий Баскаков продолжает считать, что бывших судей не бывает. Убеждение это, более того, крепнет с каждым днем.

— Готовы сегодня признать, Юрий Валерьевич, что налицо не только старая, как сам мир, проблема футбольного арбитра, но еще и проблема футбольного чиновника?
— Я готов признать, что футбол остро нуждается в грамотных именно с профессиональной точки зрения людях. В футболе много прекрасных финансистов и выдающихся юристов, но недостает, мне кажется, понимания того, что футбол – все-таки игра, а не бизнес в чистом виде. Можно всем миром строить биз­нес-план на игру со Словенией, но потом бах – прошел у Дедича удар на 44-й, и Россия не поехала на чемпионат мира. Биз­нес-план рухнул. Это образ, конечно, но работающие в футболе люди должны на генетическом уровне знать и понимать его сущность. Сердцем чувствовать. В том числе и судейские вопросы. Раньше вообще считалось, что можно выдернуть любого мужика из бара, сунуть ему в зубы свисток – и все будет путем. Сейчас мы уходим, слава богу, от дикого представления о работе футбольного арбитра, но как же нам далеко еще, например, до Германии, где при каждом клубе существует школа судейства! Организация дела вроде простая, но предельно эффективная: не проходит человек по ка­ким-то критериям в профессиональный футбол – получает все шансы стать арбитром. Клубы заинтересованы в хороших судьях, они готовы за это платить. Было бы здорово и у нас что-то похожее придумать…

— Идея просто витает в воздухе или уже материализована?
— Да нет, всего лишь мысли вслух.

— Мне кажется, такого рода новации куда больше отвечают понятию реформы, чем авторизованное, замкнутое на одного человека назначение арбитров, например. Или разговоры о повышении оплаты их труда.
— Принято думать, что у судьи нынче не жизнь – чистый мед. Только на тележке осталось его к "точке" вывозить, чтобы на нее показывал, остальное все имеется. С одной стороны, так оно и есть, конечно. Я начинал – белую рубашку красил в черный цвет, гетры мастерил из колготок каких-то, свисток достать – целая история, карточки из бумаги вырезали. Вот это было судейство! Причем за рубль. Игра на первенство Москвы стоила рубль. В высшей лиге чемпионата СССР судья респуб­ликанской категории получал 17 рублей 50 копеек, всесоюзной – 50 рублей.

— Не хотелось бы начинать разговор с этой темы...
— Судьи на самом деле "упакованы" сейчас по полной программе. Если сравнивать с теми временами, когда я начинал карьеру, – полнее не бывает. Валерий Палыч Бутенко, великий футбольный арбитр, участник чемпионата мира, получал 50 рублей за матч, то есть рублей 100–150 в месяц. Сейчас мы так людей назначаем, что в среднем по Премь­ер-лиге выходит 270 тысяч в месяц. А то и больше, потому что есть еще первый дивизион, у лучших – международные игры.

— Вот вы называете цифры – и первая, самая естественная реакция: куда им больше-то?
— Мы ведь взяли только одну сторону вопроса. Теперь давайте посчитаем затраты: тренировочная работа, экипировка, восстановление, фармакология – все это стоит денег, и немалых. А спонсоров у российских судей нет. Поэтому настаиваю: платить им нужно больше. Еще и для того, кстати, чтобы даже мысли у человека не возникало смотреть на сторону. Понимаете, да? Судья должен получать достойные деньги. Как во Франции или в Англии, где профессия футбольного судьи считается одной из самых опасных и приравнена к профессиям полицейского и пожарного. Не менее достойные деньги должны получать и те, кто воспитывает и учит судей. На каждой встрече с Сергеем Александровичем Фурсенко и Еленой Марковной Еремеевой, финансовым директором РФС, я твержу, что после института национальных сборных в шкале финансирования должна значиться судейская епархия.

— И какими глазами они на вас смотрят?
— Добрыми. Мне кажется, они со мной соглашаются.

— Почему, интересно, вы думаете именно так?
— Есть основания. Вот стучу по дереву и публично выражаю надежду на то, что бюджет на следующий год нам не порежут, хотя мы туда очень много всего заложили.

— В том числе и новые тарифы?
— Проект лежит на столе у Сергея Александровича. Президент, как я предполагаю, выясняет позицию клубов и просчитывает варианты. Я понятия не имею, какая у РФС касса, честное слово, а принципы распределения бюджета мне при необходимости растолковывает Елена Марковна, дай ей бог здоровья. И я понимаю, конечно, что для РФС каждый департамент важен, что всем нужно много, всем нужно больше, чем вчера. А лишних денег у РФС как не было, так и  нет. Нашелся бы доброволец, готовый судейскому делу напрямую помогать, – как бы я этому человеку был благодарен!

— Люди между тем рассказывают про какие-то странные сборы в Подмосковье, на которые вы только местных судей позвали, а иногородних продинамили, потому что денег нет. Сборы – это же святое, Юрий Валерьевич. Не ешь, не пей, но сборами судей обеспечь, разве нет?
— Правильно. Вышло так, что один уважаемый журналист из одного уважаемого издания не дал себе труда уточнить информацию и опубликовал в газете абсолютный бред. Вот будь человеку реально интересно – он, наверное, узнал бы, что сбор изначально планировался только для главных судей Премь­ер-лиги, к которым мы по ходу подключили четверых молодых. А на деньги, которые удалось сэкономить в прошлые периоды, подтянули еще и тех арбитров, что живут в зоне досягаемости. С журналистом мы поговорили на повышенных тонах и расстались на том, что никогда больше друг другу не звоним.

— Стало быть, вы адаптировались в  новой роли.
— Нет. Я чуть с ума уже не сошел решать вопросы.

— Какие именно?
— Самые разные. Премь­ер-ли­га – это только верхушка, а сколько всего там дальше, вы не представляете! Слишком много. Еще 31 июля я  выходил на поле со свистком, а теперь бегаю с утра до вечера по коридорам и занимаюсь проблемами федерального масштаба.

— Карьерный рост – мечта любого аппаратчика.
— Раньше я готовился, настраивался и выходил на поле раз в неделю. Полтора часа работы – свободен, Юра. А теперь я каждый день выхожу на матч, и у него нет 90-й минуты. Честно говорю: боюсь загнаться. Первые два месяца я реально находился на грани депрессии, если вообще не свалился в нее. Департамент – структурное подразделение министерства, понимаете? Это не КФА, где все свое было, локальное. Согласования, разрешения, вхо­дя­щие-ис­хо­дя­щие, со­бра­ния-со­ве­ща­ния – Роберто эту работу не делает, ее делаю я. И  мне с недавних пор очень хочется на пальцах объяснить каждому судье, сколько вся­ких-раз­ных движений совершается только лишь для того, чтобы он вышел на поле и очень постарался быть в порядке.

— Каждому разве объяснишь?
— Каждому не объяснишь, это правда. Хотя у нас всего тысяча судей в стране. Совершенно кошмарная цифра! В Германии их 50 тысяч, в  Англии – 60. Представляете разницу в качестве селекции?

— И все-таки скажите, получается у вас быть федеральным чиновником?
— Время для оценок даже близко не настало. Сегодня стратегически важно удержать ситуацию в Премь­ер-лиге, потому что именно по ней будут сделаны первые выводы о новой команде и о ее потенциале. Если получится в Премь­ер-ли­ге, реформу можно будет двигать дальше и глубже. И деньги на нее найдутся.

— Розетти рано или поздно уедет, а мы тут останемся. Вопрос: с чем?
— Мне Роберто так говорит: "Ты, Юра, сейчас не дергайся. Пусть пишут и говорят все что угодно. Нашу работу оценит время, на ее результаты можно будет посмотреть через три года". Я теперь тоже так думаю: через три года, не раньше. Когда Лигу чемпионов будут другие российские арбитры судить, когда они поедут на чемпионат мира...

— Эти три года вам еще продержаться надо.
— Надо. Но я за место точно не держусь. Роберто на эту тему часто шутит. "Если нас выгонят, – говорит, – поедем куда-нибудь в Катар. Или в Эмираты. Там тепло, денег много дадут. Подучим арабский  – и отдохнем на­ко­нец-то".

— С русским, кстати, он успел по­дружиться?
— Три урока пока провел. Жалуется, что очень трудный язык. Хотя "стол", "стул", "девушка", "хорошо" – говорит почти без акцента.

— И с ненормативной лексикой, видимо, немного знаком уже.
— Я тоже четыре италь­янских непарламентских слова теперь знаю. Но вот серьезно: я за последние месяцы сто раз убедился, что Роберто нам сам бог послал. Футбольный бог взял и поцеловал нас в макушку. Догадываюсь, что были и другие претенденты на должность, но РФС, к счастью, выбрал Розетти.

— Это вы так думаете, что к счастью?
— Нет, Роберто действительно молодец. Он свое дело знает. Я в нашей связке пессимист, а он – оптимист. Он всегда на позитиве, у него для всех найдется "бонджорно" и "чао". Я у него многому научился. Если бы не Роберто, я бы точно давно в депрессию рухнул. Когда судья получает двойку, я впадаю в ступор, как будто это я ее получил. Начинаю себя изводить, заниматься самокопанием и самоедством, мне стыдно перед командами. У Роберто другая позиция. "Ты – тренер, – говорит он. – Ты все своей команде рассказал перед игрой, ты сделал все, что мог, а потом сел на скамейку и начал молиться. Не тренер промахивается с метра по пустым воротам и не он назначает неправильный пенальти. Поэтому зачем себя терзать? Судейская ошибка – повод разобраться в ситуации и постараться сделать так, чтобы она не повторилась". Вот так он смотрит на вещи. И проколовшимся судьям говорит: "Забудь, все уже прошло. Забудь про вчера и работай дальше, чтобы завтра было лучше. Думай, как повысить качество".

— Такого рода разговоры в порядке вещей или все-таки исключения из правил?
— Знаете, наши критики в чем-то правы. Многие российские судьи, скажем, даже чисто физически не во всем соответствуют стандартам первой европейской шестерки. Жир зашкаливает, по весу перебор, бежим плохо, устаем быстро. Тем, к кому это относится, разосланы черные метки: не разберетесь с собой – на игры назначать не будем, потому что "физике" нужно уделять куда больше внимания. Мы сейчас закупаем для арбитров часы Polar и уже взяли на ставку тренера по физподготовке, который будет рассылать людям программы и в режиме онлайн отслеживать процесс их выполнения.

— Эти Polar, я так понимаю, – симбиоз компьютера и тюремного браслета.
— Это гаджет, который считает калории, отслеживает кардио­грамму, учитывает километраж и так далее. Мы в этом смысле приближаемся к стандартам УЕФА, и я очень рад, что не только понимание налицо, но и финансирование.

— По линии УЕФА?
— УЕФА нам ни копейки не даст, пока мы не подпишем судейскую конвенцию.

— Как далеко Россия продвинулась в сторону ее подписания?
— Знающие люди говорят, что достаточно далеко. Не так давно был здесь посол УЕФА, и его вердикт оказался позитивным. "Прогресс серьезный, мы видим", – сказал он.

— В чем именно состоит прогресс?
— Мы стали полностью независимыми: клубы утратили возможность влиять на судейство. Это первый и главный шаг к подписанию конвенции. Остальное – легче.

— Тогда назовите сроки, Юрий Валерьевич.
— Очень надеюсь, что это произойдет в ближайшем будущем.

— Оптимист скажет, что ближайшее будущее – неделя, а пессимисту и десяти лет мало.
— По моим оценкам, даже год – уже слишком.

— Значит, по логике, если перед сезоном-2012/13 подпишем – будет здорово.
— Чем скорее, тем здоровее. Важ­но, подписав конвенцию, не свернуть с выбранного пути.

— Что еще входит в перечень базовых условий?
— Чтобы в инспекторы шли только профессиональные судьи, желательно – высокой квалификации, ибо что может рассказать и показать судье человек, который ни разу в жизни не выходил на поле со свистком? Тут нам придется рубить по живому. Институт инспектирования, на мой взгляд, – самая болевая точка в судейской теме, просто об этом никто никогда не говорил. Инспектор – не наблюдатель, как у нас любят думать, а учитель. Наш инспектор привык брать из игрового контекста момент – был, например, пенальти или нет, смотреть пленку, лепить арбитру свои во­семь-де­вять баллов – и домой. Никакого разбора, все довольны, всем хорошо. А это же целая наука – понимать, как судья двигается, какие дисциплинарные санкции применяет, как управляет футболистами, как выбирает позицию. Вот что должен видеть инспектор.

— Может, вы просто оговорились? Что все-таки первично – проблема судейства или проблема инспектирования?
— Если ребенок неграмотный – виноват учитель. Если мы имеем в судействе те проблемы, которые имеем, вина инспекторов очевидна.

— У департамента уже дошли руки до решения проблемы?
— Вот закончатся игры, станет немного поспокойнее – сядем и подумаем как быть. Но этот чемпионат, вероятно, доведем до финиша практически тем же составом, что есть сегодня. А летом будут радикальные перемены, это я обещаю. В Италии, например, на инспектирование Серии А человеку дается десять лет, потом он переходит в Серию В, а заканчивает в третьем дивизионе. И никаких обид. Я понимаю, конечно, что придется выслушать о себе много интересного, но что делать? Будем стараться грамотно объяснять людям суть вопроса: пусть остаются в футболе, но на других ролях.

— Готовы, значит, к войне?
— Как сказать? Чисто по-че­ло­ве­че­ски – нет, не готов, потому что люди все замечательные, и сердце уже сейчас кровью обливается.

— А табачок врозь…
— Знаете, я готов прийти на помощь другу по первому зову, отдать ему рубашку и пить с ним до рассвета чай с вареньем. Но учить судей у нас будут профессионалы. К этому мы просто обязаны прий­ти. Подумаем, как правильнее себя вести, разберемся. Лишь бы клубы не лезли в судейские дела. Лишь бы Сергей Александрович свой курс выдержал.

— Прикрывает?
— Клубы каждый день требуют судейской крови. Как только президент перестанет нас прикрывать – станем сидеть с утра до вечера и всем департаментом строчить оправдательные письма. А заниматься делом будет некогда. Лиги должны понимать, что внимания к судьям и без них хватает. За судьями сейчас идет тотальное наблюдение! И судьям это понять уже пора. И инспекторам тоже.

— Так было во все времена.
— Ничего подобного! Хотя бы потому, что такого, как сегодня, телевидения раньше не было. Даже все матчи тура в ФНЛ мы имеем уже вечером текущего дня, в крайнем случае – утром следующего. И смотрим их – все до единого! – с большим пристрастием. Это совершенно новый уровень селекции, потому что вести селекцию, опираясь на инспекторские оценки, в России невозможно: у всех арбитров рейтинг одинаковый, девятки да восьмерки. Премь­ер-лига, кстати, уже перешла на европейский стандарт инспекторского рапорта: минимум писанины при максимуме информативности. У департамента есть теперь право разрабатывать внутренние нормативные документы самостоятельно, исходя из прав, которые делегировал нам исполком РФС. Раньше, например, это было невозможно, а сейчас так: увидели хорошего мальчишку во втором дивизионе – возьмем и дадим ему сразу Премь­ер-ли­гу.

— Это называется "право на риск".
— 16-летний Игорь Акинфеев встал в ворота ЦСКА вместо удаленного Вени Мандрыкина, потащил пенальти – и пошла у парня карьера. Талантливым судьям ни к чему сидеть лишнего в трясине. Почему наши ведущие арбитры в первом дивизионе нередко слабее выглядят, чем в Премь­ер-ли­ге, а судьи первого дивизиона регулярно получают двойки во второй лиге? Да просто там все другое, все хуже — поля, скорости, кондиции, качество футбола. Поэтому и судье тяжелее. Здорово, что у перспективных арбитров появилась законная возможность оперативно проскакивать на более высокий уровень. Ведь чисто технически в Премь­ер-ли­ге для судейства ничего сложного нет. Легче Премь­ер-ли­ги – только международные матчи. Странно, да? Но на самом деле все логично: в большой футбол играют люди, которые прекрасно оснащены технически, фолов минимум, игра идет в ка­са­ние-два, логика читается с листа  – значит, судье легче передвигаться, правильно выбирать позицию и принимать точные решения.

— Сложности, стало быть, носят характер сугубо психологический?
— Не только. Но если судья мужик – все у него получится. А ошибаться судьи будут всегда и везде. Любой арбитр, самый великий, самой высокой квалификации, за карьеру де­ся­ток-дру­гой таких ляпов насобирает – мама, не горюй! Как, например, в Самаре случилось у Саши Кудрявцева, который Игорю Егорову ассистировал. Ну нелепость же…

— Сейчас вы эту ошибку назвали нелепой, немного раньше – вопиющей. Еще есть определения?
— Детская. У меня похожая, помню, в Милане случилась. Увидел эпизод под таким углом, что поставил пенальти без раздумий. А подножки, как выяснилось, и близко не было – нога чисто в мяч пошла.

— Вы с Кудрявцевым говорили на эту болезненную тему?
— Человек только руками разводит. Да и что тут скажешь?

— Много было в этом году ошибок такого рода?
— Они были.

— Егорову, наверное, сверх лимита за Самару досталось – не только за ошибки ассистента, но и за сам факт проведения матча в экстремальных условиях. Почему, скажите мне, такие решения принимает главный арбитр?
— Так написано в правилах.

— Разве справедливая нагрузка? Мне кажется логичным отписать это почетное право неким специально обученным и назначенным официальным лицам.
— А на кого возложить ответственность, скажите на милость? Ну хорошо, давайте вместе над проблемой подумаем. Вот думает весь футбольный мир над проблемой определения положения "вне игры". Изобрели бы такую штуку, чтобы на сто процентов сомнения снимала всегда, в любых ситуациях, – все двумя руками «за» проголосовали бы. И наступило бы в футболе счастье. Но что-то не изобрели пока ничего – ни штуки, ни принципа, ни системы. Поэтому за "вне игры" отдуваются судьи...

Я, знаете, однажды в очень похожей ситуации оказался. Это был 2000 год, Роттердам, матч Кубка УЕФА "Фейеноорд" – "Базель". Игорь Корнеев играл тогда, помню, за "Фейеноорд". Так вот, я принял решение о проведении матча в условиях такого болота, что поле в Самаре по сравнению с тем, что было на "Де Кюйп", – праздник души и именины сердца, я вас уверяю. Хозяева играть не хотели, а гости – настаивали, потому что им лишние расходы нести совсем не с руки. Я решил играть. 48 тысяч народу на трибунах! Полтора часа подряд думал, что вот сейчас, вот после этого эпизода, вот через секунду обе команды встанут и скажут: "Реф, играть больше нет возможности, мы пошли". И уйдут. По-че­ло­ве­че­ски я бы их, конечно, понял. Однако ничего, обошлось, довел игру до конца. Потом отбивался от УЕФА месяца три, наверное.

— Отбились успешно, судя по всему.
— Да, но вопросов было очень много. А самое интересное, что история имела продолжение. Это уже 2009-й был, я заканчивал, мне дали последний в карьере матч национальных сборных: Голландия – Норвегия, квалификация на чемпионат мира. Тот же город, тот же стадион, тот же самый человек меня встречает, что и в прошлый раз. Правда, в лицо не узнает. И погода та же самая, что в 2000-м. То есть до обеда – просто супер погода, немножко пасмурно, не более того. И  вот мы утром в день матча занимаемся делами, разговариваем о том о сем. "Да, – говорит мой сопровождающий, – помню, девять лет назад был случай. Вот так же поначалу накрапывало, а потом как зарядил ливень! Воды по колено, а судья идиот попался, заставил играть. Тоже, как вы, из России. Он после этого судить закончил. Не знаете такого?".

— Пришлось расколоться?
— Нет, не стал человека расстраивать. Самое странное, что в обед дождь "включили". Такого потопа, как в прошлый раз, не было, но заливало конкретно. Судьба ка­кая-то, честное слово, этот Роттердам. А  Голландия тогда вы­играла 2:0, на чемпионат мира поехала и там дошла до финала.

— Как, кстати говоря, ваша карьера в судейском комитете УЕФА развивается?
— Вроде бы планомерно. Перед стартом еврокубков был в Ньоне на очень крупном семинаре, где собирали всех судей. Позже ездил обучаться на инспектора. Смотрели матч первой швейцарской лиги, ставили судьям оценки, заполняли рапорт, делали послематчевый разбор. А наблюдатели от УЕФА в свою очередь оценивали нашу квалификацию – можно ли запускать людей в обойму? Пока, извините, без конкретики, но вызов на матч Лиги чемпионов мне уже пришел. Не инспектором, а как бы наблюдателем за инспектором. Задача – приехать и смотреть во все глаза: как судейская бригада и инспектор готовятся к  игре, как они общаются, как дается установка, как проходит матч, как разбирается игра. И в меру отпущенных полномочий принимать во всех этих процессах участие. После чего, если все получится, – я уже готовый инспектор Лиги чемпионов.

— Начнете сейчас по еврокубкам да по сборным ездить – где лишнее время брать будете? У кого зай­мете?
— Придется, наверное, от многого отказываться.

— Вот и я о том. Где именно – в Европе или в России?
— В России отказаться никак не получится: работы непочатый край.